Убийство в Успенской школе. Кто вложил нож в детскую руку?
Трагедия в Успенской школе — это не просто ЧП. Это наша общая капитуляция. Пока мы делали вид, что «всё под контролем», пока мы верили в «безопасность» цифрового мира, пока мы подменяли воспитание гаджетами, а патриотизм — пустыми лозунгами, враг уже был здесь. Не снаружи. Внутри.
Он входил в каждый дом через экраны смартфонов. Он шептал нашим детям на языке игр и соцсетей, что жизнь — это симуляция, а смерть — пиксели. И мы, взрослые, отворачивались, занятые своими делами. Мы подарили им интернет вместо души. И получили в ответ селфи на фоне убитого одноклассника.
Кто виноват? Не только пятнадцатилетний убийца.
Жесткую, беспощадную правду об этой национальной проблеме высказывает наш постоянный автор, известный публицист Илья Александрович Игин. Его статья — это обвинительный акт против нашего равнодушия и призыв к тотальному пересмотру того, как мы растим будущее России. Он не ищет простых ответов. Он показывает пропасть, на краю которой мы все стоим.
Вопросы укрепления института семьи, воспитания подрастающего поколения на основе непреходящих духовно-нравственных идеалов, ценностей патриотизма и гражданственности — наш безусловный приоритет.
Владимир Владимирович Путин — президент РФ.
В нашей стране, когда происходила беда с детьми, старшее поколение всегда любило цитировать героя Фёдора Достоевского из романа «Братья Карамазовы», формулируя одну из самых пронзительных этических дилемм в мировой литературе — вопрос о «слезинке ребёнка».
Отцы и матери, дедушки и бабушки громкими голосами, вслед за писателем, предупреждали, что никакая высшая цель, общественное благо или «вечная гармония» не могут оправдать мучения хотя бы одного замученного дитя. Что страдание ребёнка — это абсолютное зло, которое невозможно «окупить» никаким будущим блаженством. Что человечность выше абстрактных идей, что истинная справедливость несовместима с жестокостью.
Беда снова пришла в наш дом. Она, обычно, приходит, когда её не ждут. Но сегодня в «доме» всё немножко по-другому. Что-то не так и что-то не то.
Давайте вместе попытаемся разобраться.
***
Над Успенской школой небо в тот памятный день было неестественно высоким и пронзительно синим, словно его вымыли до скрипа детскими слезами. Белокаменная, с колоннами, уходящими в это бесконечное, жестокое небо, она стояла как храм. Храм, где из поколения в поколение закладывали не гранит науки, но живые камни будущего — души детей. Но один камень, отвергнутый, выпавший из стены, обрушился на другой, и звон этого падения — тупой, влажный, окончательный — отозвался во всей России леденящим душу звоном, от которого сжимается сердце в груди.
Одиннадцатилетний ребёнок умер на школьном полу. Не от стихии, не от тайного недуга, но от холодной стали в руке такого же, как он, мальчика, с которым, быть может, вчера играл на перемене. Это был не взрыв ярости, а холодный, методичный ад. Он шёл по знакомым коридорам, и в его руке блестело длинное лезвие ножа. Первой бросилась навстречу лезвию учительница — не защитить себя, а заслонить собой испуганных учеников, пытаясь руками, телом, всем, что есть, стать живым барьером. Благо она успела увести детей, когда охранник, ворвавшийся в коридор, чтобы остановить неотвратимое, получил порцию газа в лицо и удар ножом в спину.
А потом — тот, один, мальчик, чья жизнь остановилась на холодном полу той школы, где ещё лежали на парте его ученические тетради. И тогда, в этой тишине, разорванной всхлипами, убийца достал телефон. Не для помощи. Он сделал селфи. Снимок на фоне того, кого только что лишил всего — солнца, мамы, завтра. Он улыбался? Нет. Он был пуст. Это был самый страшный кадр — не безумия, а полной, вымороженной нечеловечности. Этот снимок — не доказательство. Это наше коллективное отражение в чёрном зеркале. Зеркале, которое отчасти и все мы подарили ему вместо души.
Мальчику-убийце — всего пятнадцать лет. Возраст, достаточный, чтобы запомнить отцовскую улыбку, запах книг в библиотеке, волнение перед первым звонком. И достаточный, чтобы этой же рукой, державшей когда-то карандаш и ложку, вывести манифест, пропитанный кислотой тотальной ненависти — к вере, к роду, к самому чуду жизни. Этот манифест — чёрная дыра, беззвёздная пустота, зияющая на месте души, которую мы не смогли, не захотели наполнить светом. И мы, стоя над этой бездной, задаём не тот вопрос. Мы спрашиваем «как?» и «кто виноват?», отводя глаза. Но следовало бы, сгорая от стыда, спросить: «Что мы построили, что породило такую пустоту? Или, вернее, что мы не построили, пока были заняты суетой?»
Мы, наследники страны, возводившейся веками на камнях жертвенности и подвига, на идеалах соборности и служения, — мы совершили великое, молчаливое предательство:
- мы предали наших детей, бросив их на растерзание чужеземной массовой культуре, созданной для растления их неокрепших душ;
- мы позволили, чтобы своды их внутреннего храма возводил не зодчий с чертежами добра и любви к Отечеству, а холодный мерцающий компьютерный экран, шепчущий на языке бездушных алгоритмов;
- мы называли это «свободой», «прогрессом», горделиво отворачиваясь, пока их внутренние пейзажи не превращались в выжженные пустыри компьютерных симулякров, где жизнь — это клик, а смерть — пиксельная анимация без запаха крови, без тяжести бездыханного тела, без материнского вопля, разрывающего тишину.
Западные «развлекательные» конвейеры, эти фабрики по расчеловечиванию, давно поняли: чтобы убить народ, не нужны ракеты. Нужно убить в его детях способность различать добро и зло, подменить сострадание адреналином бессмысленной жестокости, а историческую память — калейдоскопом немых, бесчувственных картинок. И мы, как слепые и беспечные стражи, сами впустили этого троянского коня в каждый дом, в каждую детскую, под благую ложь о «праве выбора».
Убийца из школы — не монстр-одиночка, пришелец из тьмы. Он — наш собственный, горький, ядовитый плод. Плод нашей общей болезни забвения. Пока мы суетились, он рос в вакууме смыслов, в тишине, которую мы не заполнили:
- его не согревал живой, дрожащий от волнения голос соотечественников, рассказывающий о подвиге Александра Невского на Чудском льду;
- его не озарял тихий свет лампады перед ликом Сергия Радонежского;
- его не манил к звёздам космический порыв Гагарина;
- его мир не был скреплён пониманием, что он — звено в великой, нерушимой цепи поколений, что за его спиной священная российская земля, политая потом и кровью строителей, воинов, святых, наших с вами пращуров.
Ему не дали в руки компас нравственности, и его безвольную лодку захватило в плен и увлекло в омут магнитное поле вседозволенности и цинизма.
Трагедия в Успенской школе — это икона нашей современной российской Голгофы, написанная кровью на школьном паркете. На ней мы видим распятие детства. Один мальчик — жертва, другой — палач, и оба — жертвы нашего великого, преступного неделания. Сердце разрывается не только от ужаса, но и от всесокрушающего стыда. Стыда за наше малодушие, за нашу трусливую веру в то, что «авось само вырастет». Мы забыли заветы предков: личность, как и крепость, созидается. Её нужно возводить день за днём, кладка за кладкой — любовью, вниманием, трудом, примером, слезами и молитвой.
Путь исцеления лежит не через ужесточение запретов. Он лежит через возвращение. Через настойчивое, вдумчивое, творческое просвещение, которое есть не «предмет в расписании», а воздух, которым дышит школа и семья, хлеб, которым питается душа. Мы должны вернуть нашим детям их великое, украденное у них родство. Рассказывать им не просто об исторических событиях, а о живых, трепещущих судьбах:
- О том, как князь Владимир выбирал веру не для политики, а для света в душах людей;
- Как Суворов водил чудо-богатырей через Альпы силой не только приказа, но и отеческой, почти болезненной любви к солдату;
- Как блокадники, умирая, делились последней крохой хлеба с соседом;
- Как учёные Королёв и Курчатов созидали, а не разрушали мир.
Это наша почва. Это наш генетический код добра и справедливости, который мы обязаны передать, иначе он умрёт вместе с нами.
Но одних слов, одних прекрасных уроков — мало. Слишком мало, когда в открытое окно детской комнаты врывается ледяной вихрь всемирной паутины, несущий яд, насмешку и разложение. Государство, как строгий, скорбящий и любящий отец, у которого уже убили одного сына, обязано со всей мощью, со всей непреклонностью оградить оставшихся. Нам нужны не только духовные скрепы, но и стальной, технологический каркас. Мы обязаны, стиснув зубы от боли и решимости, создать национальную систему программного обеспечения для полного, безоговорочного контроля за каждым кликом, за каждым входом наших детей в цифровое небытие. Мы должны возвести высокий, непроницаемый и умный цифровой забор, за которым для наших детей будет сиять только особый, «белый» и чистый интернет — тщательно выверенный, прошедший строжайшую цензуру добра, наполненный только познавательной информацией и играми, которые воспитывают созидание, сотрудничество, жертвенную любовь к Родине.
Параллельно, опираясь на славные, выстраданные традиции, необходимо, как восстанавливают храм по уцелевшим чертежам, воссоздать единые общенациональные детские и юношеские организации, где в духе братского коллективизма и святого патриотизма, через живое знание подлинной истории и огненные примеры великих предков, будет коваться новый человек — русский человек, для которого «я» неразрывно с «мы», а долг и честь — выше сию минутного тёмного порыва. Только так, сочетая железную, почти военную дисциплину цифрового периметра с пламенным, жертвенным воспитанием сердца, мы сможем выковать поколение, для которого трагедия в Успенской школе станет не повседневным кошмаром, а немыслимым диким пережитком тёмного прошлого, за которое мы, сегодняшние, будем стоять в ответе перед Богом и историей.
Тень, упавшая на школу, длинная, чёрная и холодная, должна стать для всех нас точкой немого сбора, точкой молчаливого обещания. Мы обязаны, сжав волю в кулак, стиснув зубы, чтобы не закричать от бессилия, взять на себя тяжкий, святой труд душестроительства.
Вернуть детям ясные, как слёзы, ориентиры:
- что герой — не тот, кто сильнее уничтожает, а тот, кто мужественнее защищает;
- что сила — в правде, а не в насилии;
- что Родина — не абстракция, а та самая улица, та самая школа, тот самый товарищ, которого нужно беречь как зеницу ока, как собственную душу.
N.B. Пусть душа того невинного ребёнка, отлетевшая в синеву успенского неба, станет нашей путеводной звездой. Звездой немой скорби, но и звездой бессонной надежды. Чтобы более ни один камень из стены нашего общего дома не был отвергнут и не пал, неся гибель и вечное проклятие нам, живым. Чтобы белокаменная школа-храм в Одинцовском районе и в тысячах других городов и сёл России вновь, со стоном и слезами, стала местом, где из детей возводят не потребителей виртуальных миражей, а творцов реального — светлого, доброго, вечного. Русского будущего. Это наш долг. Это наш последний шанс. И наша единственная, страшная возможность искупить ту глухую, преступную тишину, в которой мы пребывали, пока наши дети, не слыша нашего голоса, один за одним ускользали в бездну.
P.S. Может быть, пора очнуться и закричать в полный голос…
Илья Александрович Игин — член Российского союза писателей.
Поделиться
Поделиться
