Сердце матери
Эта статья — не репортаж и не анализ. Это крик души. Это исповедь о самом страшном горе, какое только может постичь человека. Прежде чем вы начнете читать, приготовьтесь: вы столкнетесь не с текстом, а с живой, незаживающей раной.
Автор этой статьи, Илья Александрович Игин, писатель и публицист, не сочиняет метафоры. Он лишь пытается стать голосом этого сердца, что бьется в такт миллионам других израненных сердец по всей стране. Он даёт слово тем, кто остался в страшной, оглушающей тишине «после».
И автор говорит нам, взывает к каждой живой душе: наша память — не просто скорбный митинг раз в году. Она должна быть деятельной и чуткой. Помнить — это не только хранить в сердце образ героя, но и не оставлять одну его мать с её вечным горем. Поддерживать её всем, что нам доступно: неформальным участием, тёплым словом, реальной помощью, простым человеческим «я рядом». Чтобы в её вселенной, расколовшейся на «до» и «после», хоть изредка появлялась опора в лице нас, живых. Чтобы она знала: жертва её сына и её собственная жертва не просто строчка в истории, а боль, которую мы все несём в своих сердцах вместе с ней.
Знаете, язык не поворачивается говорить каких-то формальных стандартных вещей, связанных с выражением соболезнования. Но хочу, чтобы вы знали: и я лично, всё руководство страны — мы разделяем эту боль. Понимаем, что ничего не может заменить утраты сына, ребёнка. Особенно для мамы, которой мы все обязаны появлением на свет, которая вынашивала, выкармливала.
Владимир Владимирович Путин — президент РФ.
Есть тишина, которая громче любого взрыва. Которая звенит в ушах годами. Которая живёт в стучащемся в пустоту сердце матери, что не дождалась своего сына. Защитника Отечества. Свою кровиночку.
Пустота. Страшная, оглушающая пустота…
***
Её мальчик уходил защищать Родину с этого порога. Она поправляла ему воротник, как в детстве, и он, уже большой, уже солдат, на мгновение снова стал тем мальчишкой, что боялся темноты. «Я скоро, мам…» — сказал он в последний раз. И шагнул за порог — в вечность.
А потом началось ожидание. Это не было просто ожиданием. Это была пытка надеждой. Каждая сирена на улице заставляла кровь стынуть в жилах. Каждый звонок телефона — падать на колени от предчувствия. Она жила как на лезвии ножа, вслушиваясь в эфир, в новости, в ночь, пытаясь своим материнским сердцем услышать сквозь километры и хаос: «Жив ли? Дышишь ли, родной? Тебе не холодно? Ты помнишь мой голос?»
Она становилась провидицей, пытаясь разглядеть в коротких строчках его сообщений не просто слова, а его душу, его страх, его усталость. Она засыпала, сжимая телефон в онемевших пальцах, и просыпалась от собственного крика, заглушённого подушкой. Её молитва была проста и не по-людски ужасна: «Господи, просто пусть он будет жив. Пусть вернётся калекой, пусть без ног, без рук — я буду носить его на себе до конца дней, только бы дышал, только бы сердце его билось».
Но однажды в её дверь постучали. И этот стук не был стуком живого человека. Это был стук самой смерти, отлитый в казённые фразы и штампы в документе. И в этот миг мир раскололся на «до» и «после». На жизнь, где был он, и на пустоту, где его не будет никогда.
И наступило оно. Горе, у которого нет имени. Горе, которое носит имя «Мать»:
- оно не рыдает навзрыд. Оно — тише шёпота;
- оно — в её ладонях, которые навсегда запомнили вес его младенческого тельца и которые теперь бессильно повисают в пустоте;
- оно — в её глазах, которые, глядя на его сверстников, видят не их, а его — седого, немощного старика, которым он так и не станет;
- оно — в тарелке супа, что стоит нетронутой, потому что «его порцию» она уже не сможет съесть никогда;
- оно — в его застывшей комнате, где время остановилось, и где на каждой фотографии она видит его, еще живого, улыбающегося. Так может смотреть только несбывшееся будущее.
… Мать выходит на улицу, и её сердце, будто по режущемуся стеклу, идёт мимо чужих счастливых сыновей. Они живут, любят, растят детей. А её сын… её мальчик стал памятником. Он — герой. А для неё он — всё тот же малыш, чьи разбитые коленки она целовала и дула на них, чтобы боль прошла. Но эту рану, эту пустоту внутри, не целует никто. Её не сдувает ураганный ветер.
Что остаётся? Память. Но память — это не утешение. Это приговор. Это вечное проживание одного и того же дня, дня его последнего «пока». Это его недожитая жизнь, которая навсегда встала комом в её горле.
И когда мы говорим громкие слова о долге и чести, давайте замрём. Давайте прислушаемся к этому вселенскому воплю тишины, что доносится из каждого окна, где горит одинокая свеча. Из каждого сердца, что бьётся в такт пустоте.
Давайте почувствуем сердцем и увидим, как они уходили в огонь и свинец — наши сыновья, наши братья, лучшие из нас. Шли не за славой, не за наградами — шли, чтобы жили мы. Чтобы рассвет встречали без страха наши дети, чтобы колосились нивы на родной земле, чтобы над Россией всегда было чистое, мирное небо. Их жертва — это последнее, что может отдать человек, и они отдали это за нас.
А матери? Матери отдали Родине самое дорогое — плоть от плоти своей, кровь свою, частичку своего сердца. Их великая жертва священна. Эта тихая, седая материнская боль — тот фундамент, на котором стоит наше завтра.
N.B. Матери отдали всё. Они отдали самое последнее — своих детей. А мы? Мы можем дать лишь одно. Память. Неугасимую, горькую, святую память. Чтобы матери наших погибших братьев знали: пока мы помним — их сыновья не совсем мертвы. Пока наше сердце сжимается от их боли — они не ушли в полную бездну забвения. Они среди нас. В наших переживаниях, горе и в радости. Мы их чувствуем. Они здесь и будут всегда рядом с нами.
Спите, братья. Вы свой долг выполнили.
Простите нас, матери. Мы склоняем головы перед вашей немой жертвой. Берегите себя, наши мамы. Нам без вас — никак.
Ваше материнское горе — это незаживающая рана, которую мы обязаны хоть как-то смягчить своей памятью и заботой. Мы должны быть рядом не по долгу, а по зову сердца, взяв на себя частицу той пустоты, что поселилась в вашей жизни. Пусть каждая наша помощь — будь то тёплое слово или реальное дело — станет тихим знаком того, что их подвиг и ваша жертва не забыты. Мы не вернём вам самых дорогих, но мы можем и должны стать для вас опорой, чтобы вы знали: вы не одни в своём безутешном горе. И пока бьются наши сердца, мы будем нести в них светлую память о ваших детях и ваше великое материнское терпение.
P.S. Материнское сердце — это вечная свеча, что горит на алтаре нашего общего горя. Но ваши мальчики не хотели, чтобы оно болело. Давайте помолчим, чтобы услышать их. Давайте прислушаемся…
Поделиться
Поделиться
